| На мне было широкое пальто ярко-брусничного цвета и шляпка в черно-белую клетку с пышным шелковым бантом. Выйдя на улицу, я поскользнулась на мокром от первого снега тротуаре и.., проделав в воздухе смешное сальто, все же удержала равновесие. Сердце колотилось сильнее обычного, ибо воображение уже нарисовало жуткую картину: прекрасная дама лежит в грязной луже, шляпка слетела, а пальто… Нет, пожалуй, стоило вернуться домой. Погода мерзкая, да и знак был сразу, как только вышла из дома. Ведь если бы упала, то уж точно никуда бы не пошла. Но ведь я не упала… Я нередко становлюсь жертвой своего характера. Вот, представьте, не могу бросить читать скучную книгу, мне непременно хочется узнать, чем там дело кончится или, хотя бы, перелистать ее по диагонали, додумав содержание. Я долгое время была самым благодарным кинозрителем. Правда, в последнее время чаще ухожу из темного зала кинотеатра, не дождавшись конца фильма. То, что не увлекательно и откровенно бездарно, а также нарочито меня нервирует. Но, что касается обязательств, данных мною кому бы то ни было, тут я бываю тверда. Сказала – приду, значит – приду. И вот я, несмотря на явный знак «не ходи!», отправилась на спектакль, потому что обещала фотографу его посмотреть и потом написать несколько строк к его фотографиям, сделанным на репетициях. Спектакль уже гремел, его хвалили, а потому хорошая съемка, безусловно, украсила бы страницы нашего журнала. Так я думала, и потому нехотя, а все же доплелась до станции метро «Пролетарская», выползла на свет Божий и стала ждать троллейбус, который останавливался сразу у выхода из метро. Но он все не шел и не шел. Лил сильный дождь вперемежку с мокрым снегом, и он все усиливался. И это обстоятельство опять как-то неприятно обозначилось в сознании еще одним знаком «не ходи». Но я упорно продолжала ждать троллейбуса. Таких, как я, переминающихся с ноги на ногу, тут уже собралось приличное количество. Из обрывков чужих разговоров я поняла, что все едут туда же, куда и я. Мне опять захотелось вернуться домой, я уже было развернулась в сторону метро, как вдруг – будто нас специально выдерживали, чтобы собрать побольше, – из темноты, буквально из ниоткуда, материализовался автобус и такой светлый, новенький и теплый, что сразу же захотелось войти в него. И тут мы увидели, что изнутри на ветровом стекле автобуса прикреплен листок белой бумаги, на котором разноцветными фломастерами написано название спектакля… Двери автобуса гостеприимно распахнулись, и мы устремились к ним. В салоне автобуса было тепло и сухо, вокруг много детей, они обсуждали предстоящее удовольствие. Всем было радостно, но только не мне. Мой необъяснимый минор начал меня раздражать и я мысленно себя отругала. По салону прошел водитель – красивый молодой мужчина кавказской внешности в черных вельветовых джинсах и новенькой ярко-рыжей кожаной куртке. Убедившись, что все места заняты, он собрал с пассажиров по пять рублей за проезд и пообещал заехать за нами после спектакля, даже объяснил, где будет стоять, чтобы мы сразу нашли его. Все радовались и благодарили доброго дядю. В театре царила теплая и радостная обстановка. На стенах висели детские рисунки на сюжет спектакля, который нам предстояло посмотреть, продавались майки с его названием, в фойе стоял небольшой макет самолета и еще какие-то вещи экспонировались, как дополнение к образному восприятию литературного произведения, послужившего сценарием к театральной постановке. Наконец, прозвенел звонок, зрители заняли свои места. Обычно я стараюсь оглядеться: вдруг встречу кого-то из знакомых? Но тут... я впала в состояние анабиоза. Я опустилась в свое кресло в партере и замерла. Я спрашивала себя: в чем дело? Посмотри, какая оживленная публика вокруг тебя.., чего тебе не хватает? А уж когда погас свет и началось представление, мне и вовсе сделалось неспокойно. Я даже на сцену не всегда смотрела, а часто по сторонам, запоминая людей, сидящих в зале. И вдруг в сознании сама по себе оформилась как будто не моя мысль: «Хождение Богородицы по мукам». «Боже мой, – подумала я, – что это такое?» И вслед за тем другая мысль уже самостоятельная: «Что ты тут делаешь? Тебе надо сидеть дома и работать». Когда закончилось первое отделение, я вышла в фойе. Еще раз прошлась по нему, запомнила лица людей, которые шли мне навстречу, хотела подняться в буфет, но... как будто кто-то за меня уже принял решение, не раздумывая, направилась в вестибюль. Решительно надела свое яркое пальто, шляпку с бантом и направилась к выходу. В дверях молодой человек, проверявший у нас билеты, остановил меня вопросом: «Почему вы уходите? Вам не нравится спектакль?» Мне не хотелось его обижать: «Спектакль, конечно же, хороший, но детский...» И даже дело не в том.., я сама не знала, почему я ухожу. Я что-то еще промямлила в ответ и вышла на улицу. Там лил проливной дождь. Я раскрыла зонт и... побежала. Бегу и сама себя спрашиваю: «Ну что же ты бежишь? Зачем?» И все-таки продолжала бежать. И только забежав за угол дома, остановилась, там была троллейбусная остановка. Вокруг ни души. И троллейбуса не видно. Мертвая улица. Мне показалось, я ждала целую вечность. До метро было близко и хотелось бежать в его сторону, лишь бы не стоять на месте. Но вот подошел троллейбус, я села в него, но беспокойство не проходило, опасными казались и люди в нем, и то обстоятельство, что двигался он как-то медленно и долго стоял на остановке. А дома все было буднично и спокойно. Я села пить чай, часы показали половину десятого вечера, по радио начались последние известия, из которых я узнала, что примерно час назад боевики захватили здание театрального центра на Дубровке...
|